Сторителлинг (часть 2-я)

ИВА
1
А как хорошо было приезжать к папе ранней весной.
В Москве еще зима. Снег, холодно…И ко всему – тяжелая,
сковывающая, нелюбимая цигейковая шуба. А здесь! Молодая травка,
ласковый теплый воздух и море звуков. Пробуждающие душу аккорды
весны: шелест зеленеющих деревьев, взволнованные птичьи голоса. На
вечно новую тему: «Как же хорошо жить!!».
И каждый день в раскрытое окно – знакомое, протяжное: «С-у-х-о-й
х-и-л-е-б…». Это чабан, собирающий черствый хлеб для своих овец.
В оливковой роще, растущей через дорогу, уже пробивались цветы –
простенькие, невзрачные, но зато первые! Больше же всего Наташа
любила красные и белые полевые маки.
Просто любоваться ими было не интересно. Детям необходимо
взаимо-действие. Как здорово было сорвать не распустившейся еще бутон
мака, гадая какого он цвета, осторожно, на одном дыхании, раскрыть
коробочку, и увидеть, наконец, загаданные лепестки. Ура. Красные! Или
белые. А затем, почти не прикасаясь, разгладить их. И вуа-ля —
нежные-нежные, как крылья бабочки, они превращались — из сжатых и
сморщенных — в настоящий распустившейся мак. Вот это да!…
Как было важно — попробовать на вкус пахнущую арбузом ветку ивы,
листок, травинку, повертеть их в руках, растереть между пальцев. Природа
великодушно прощает детям такое бесцеремонное обращение. Она просто
очень их любит.
2
Окна папиной двухкомнатной квартиры выходили: одно – на обычный,
как и их, пятиэтажный дом с чахлым палисадником, зато уж другое —
выглядывало прямо в сад. По правде говоря, это был очень маленький сад. Два черешневых дерева, кусты шиповника и виноград. Все это и многое
другое в изобилии росло на папиной даче, но в городе оценивалось по
иному, как, впрочем и все — нетипичное и редкое.
Ну и, наконец, возле самого окна, как часовой, возвышалась – огромная
плакучая ива. Ах, эта ива…Она стучала в окно, врываясь в комнату при
сильном ветре, и, казалось, тихо шептала: «Привет, маленькая девочка! Ты
мне очень нравишься!… ты вырастешь красивой и счастливой». В
безветренную погоду ее ветви, как безжизненные руки, каскадом опадали
вниз. Дерево было красивым, загадочным и почти одушевленным.
Ночью, при полной луне, ива и вовсе преображалась.
Каждый листок, отражая луну, казалось и сам светился, как маленький
месяц. Серебряный свет лился в комнату, не давая уснуть и, как магнитом,
притягивал к окну. Девочка тихонько брала табуретку, забиралась на нее
и, как завороженная – смотрела, слушала и мечтала.
В полудреме ей приходили на ум: отрывки сказок, неожиданные образы,
пугающие, но притягательные. Феи, эльфы, русалки, какие-то старички с
серебристыми бородами – не то тролли, не то гномы кружились в
хороводе на ивовых ветвях. Наташа боялась пошевелиться – грезить наяву
было так приятно…Уставшая и пресытившись впечатлениями, она, как в
гнездышко, ныряла в теплую постельку. Как же хорошо!…
Общение с деревом закончилось внезапно. Наташа случайно услышала
про таких людей, которые ночью во сне гуляли по карнизам и иногда
падали и разбивались насмерть. Взрослые называли их «лунатиками».
«Наверно очень любили луну», — подумала впечатлительная девочка. «Ой,
скорее всего я тоже лунатик!!», с ужасом решила девочка. Потом,
подумав, со страхом стала разглядывать подошвы своих босых ножек. Они
были розовые и абсолютно чистые. «Но, если бы я гуляла по карнизу, они
же были бы грязными!?», — размышляла она. Это открытие ее слегка
успокоило. И тем не менее, лунные посиделки на этом закончились.
С ивой она больше не «общалась». Мало ли что может случиться!
Чувство «самосохранения» почти вытеснило прежнюю любовь. И хотя
детям свойственно быстро забывать свои привязанности и антипатии, —
совсем выбросить ее из сердца так и не удалось. Наташа иногда вздыхая,
чувствуя свое предательство.
И теперь, по прошествии многих лет, уже взрослая Наташа испытывает к
этому дереву щемяще-нежное чувство.